Болезнь незаметно прогрессировала — через полтора года после постановки диагноза я мог пройти пешком метров 50 максимум, после этого надо было сесть и отдышаться. В этом и подлость — состояние так медленно проседает, что ты этого не замечаешь. А чем хуже состояние — тем сложнее ходить по инстанциям и собирать необходимые для участия в программе документы. Украинцев на пересадку принимала Беларусь, по квоте — не больше 10% иностранцев от общего числа трансплантируемых. Операция по пересадке сердца стоили тогда от 100 000 долларов, таких денег у меня не было. 

Меня очень поддерживали моя девушка и мои друзья. Один мой друг, услышав, что состояние мое критично, сказал: «Кажется, мне пора вмешаться. Звони в Минск, говори, что деньги у тебя есть». Конечно, я опешил. Но от таких предложений не стоит отказываться, мне кажется. Когда по 20 минут не можешь остановиться и кашляешь с кровью, можешь спать только сидя — тут, мягко говоря, не до щепетильности. У меня неожиданно появился свет в конце туннеля. А тот друг с тех пор называет меня просто «дорогой».

Здесь в Киеве, меня привели в сносное состояние и отправили в Минск (в Киеве пробовали, но не смогли, это уже в Минске приводили). С момента постановки в лист ожидания до того, как меня покатили в операционную, прошло всего лишь 10 дней. В Беларуси сильная медицина, в частности трансплантология. Не идеальная, но, по сравнению с Украиной — на две головы выше. Хотя, когда я туда ехал, многие шутили: «Ой, белорусы, тебе сейчас там картошку зашьют». Со мной в палате лежал мужичок, военрук из деревенской школы — в нашей стране у такого человека шанса не было бы.