В январе 2023 года Анну начало резко тошнить от еды и любых запахов пищи. Она могла только пить соки и есть свежие овощи и фрукты. Так она прожила весь январь, пока коллеги не заметили, что девушка стала по их словам “желтоватой”.

Поднялась огромная паника, так как на тот момент я работала в таком месте, где все тесно контактировали с больницами московской области. Боялись, конечно, гепатитов, и направили меня в Красногорскую инфекционную больницу. 

Две недели врачи пытались выяснить причины желтизны и остальных симптомов: все анализы Анны были хорошие, кроме АЛТ, АСТ и билирубина. УЗИ, МРТ и КТ показывали, что всё в норме.

Две недели исследований были потрачены впустую, мой организм только набирал в себе литры желчи, из-за которой я становилась ещё более жёлтой и страшной. 

Девушка устала лежать в больницах без какого-либо ясного диагноза и приняла решение выписаться и провести время со своим молодым человеком, сколько бы ни было отведено. Но дома Анна попробовала съесть бургер, и через несколько минут её скрутило и стошнило. Так она поняла, что дело совсем плохо.

Мы с парнем пытались попасть в МОНИКИ, приехали сами, но там доктора сказали ехать домой и вызывать скорую. Таким образом, я попала на Соколиную гору в инфекционную больницу, где меня быстро проверили и в ту же ночь направили в больницу им. Д.Д. Плетнёва. 

С 17 по 21  Анна  пробыла в отделении терапии, где врачи так же не могли найти причины её состояния. А 21 февраля утром после завтрака девушка легла на кровать и больше не проснулась…

Это история Анны о непростом пути к трансплантации печени и возвращении к самой себе и активной жизни: 

Мама звонила мне миллион раз, папа, брат – все меня потеряли. Но дозвониться они уже не смогли бы: я впала в кому. Я не москвичка, приехала из Чебоксар (Чувашия), поэтому вся семья была далеко, а в Москве – только пара подруг и парень. И как же я жалею, что оставила в больнице его номер на случай непредвиденных событий, а не мамин. Это была самая большая ошибка: бедная мама и вся семья перенесли такой стресс впоследствии.

Никто из врачей ко мне не приходил весь день, соседка по палате думала, что я просто сплю и всё нормально. И только лишь мама даже на расстоянии почувствовала, что что-то не так! Она звонила всем в больнице! Лишь к 8-9 ночи ко мне подошли врачи… Они как-то вывели меня из комы, попросили позвонить родителям и сообщить, что меня забирают в отделение реанимации и интенсивной терапии. Я всё это помню, как какой-то нечёткий сон, а мама потом сказала, что новость о переводе в реанимацию я сказала с таким позитивным настроем, что она даже не заподозрила ничего. 

Дальше я помню лишь отрывками кучу страшных фраз, вопросов, обсуждений: “не выживет”, “нечего делать”, “просто груз 200”, “даже не надо тратить на неё время”. Помню тех, кто ругался на меня за то, что я от трахеостомы задыхалась, а они не хотели меня санировать… Но были там и два моих ангела хранителя: Быков Дмитрий Борисович, мой лечащий врач, и заведующая отделением Альберт Мария Михайловна. Они всегда были рядом, регулировали аппараты, кормили меня и делали всё, чтобы у меня появился тот самый светлый коридорчик возможности дойти до трансплантации. 

Именно заведующая позвонила Мураду Сафтаровичу (прим. – Новрузбекову) и уговорила его приехать посмотреть на меня, забрать на операцию. А ведь на тот момент за 35 дней искусственной комы у меня уже был отёк мозга, органная недостаточность, даже сердце перезапускали по 5 раз.

Мурад Сафтарович, помню, приезжал и делал мне УЗИ, а через день вернулся и сказал, что меня надо везти в Склиф. За день до перевозки в НИИ наконец-то пустили в палату пустили мою маму, которая уже давно была в Москве и ждала этой возможности. Именно от неё я и узнала, что мне будут делать пересадку печени! Она говорила всё это со слезами на глазах, а я сама из-за седации мало что понимала. 

И вот 25 марта утром мне сделали экстренную трансплантацию печени!

У меня появилась целая команда ангелов-хранителей в Склифе, а Мурад Сафтарович и Равиль Борисович (прим. – Ахметшин) приходили ко мне каждый день до момента выписки. Но всё равно после операции было много сложностей: мне пришлось заново учиться ходить, сидеть, стоять, болел живот и пропал голос, не могла ничего сказать… Будто человек есть, но ни к чему не пригоден. 

Все дни, проведённые в Склифе я молчала и думала о своей жизни: почему так произошло, из-за чего, в чём моя вина. Но ответа нет по сей день, диагноз установить так и не удалось. Но что я чётко решила – это восстановиться как можно скорее. Я стала упрашивать врачей поднимать меня, сажать или просто ставить на ноги, я могла бы хоть немного почувствовать свои мышцы. Мама тоже была со мной, делала всё от смены подгузников до выщипывания бровей… Бедная моя мамочка. Каждый день я ей говорила “вот, мам, завтра пройдём 5 кругов по коридору”, и видела хоть каплю надежды в её глазах. 

Когда меня выписали, мы прожили с мамой и моим парнем месяц, а потом я попросила маму вернуться домой, мне хотелось снова стать собой, а не лежать немощной тряпкой. Мама уехала, мы расстались с парнем… Любовь не вынесла трудностей во время комы и после. Я сняла себе квартиру, получила инвалидность 5 июня и в тот же день вышла на работу. И всё это спустя 2 месяца после операции. 

Сейчас я начальник ПЭО в подрядной организации, работаем на объекте РНЦХ, строим больницу. Стабильно наблюдаюсь в Склифе, восстанавливаю голос и радуюсь этой жизни. Она досталась мне непросто.