Сердце — не только один из основных органов человека и многих живых существ, но и многозначный и сложный религиоведческий и культурологический феномен. Это центр и суть не только живого существа, но и суть всякой проблемы, центр города, основной маховик механизма. В речи сердце имеет значение в связи с понятием схватывания сути проблемы, самой природы явления и выражения полной искренности: о сокровенном и подлинном можно говорить и судить дословно «со дна сердца» (from the bottom of one’s heart), т. е. от всей души. Судьба слова «сердце» в европейских языках такова, что оно обречено выражать тот туго свернутый клубок смысла, к которому сводится центричность всякого мира, все наиболее затаенное, глубокое, нередко уязвимое или, напротив, непроницаемое и питающее остальной космос ядро бытия.

Образ сердца глубоко укоренен в культуре и тесно связан с образом цивилизации. Город, воспринимаемый как живой организм, также наделен «сердцем» — сакральным центром, которым является храм. «Город воспринимается в медицинских метафорах, как очищенное от нездоровых элементов место, которое функционирует как общественная машина со своим “сердцем” и “легкими”, “артериями” и “нервами”».

«Сердцем города» может быть не только христианский храм — такими «сердцами» были дельфийский оракул, кашмирский храм Шивы и пирамида «крылатого змея» Кукулькана (Кетцалькоатля) в майянском городе Чичен-Ица.

Но каково само происхождение слова «сердце»? Английское heart обязано своим происхождением староанглийскому heorte, протогерманскому *khertan- и пра-индоевропейскому *kerd-. Русские слова сердце, среда, середина, украинские серце, чешское srdce, греческое kardia (ср.: кардиолог, кардиограмма), латинское cor (французское cœur, итальянское cuore), староирландское cride также ведут свою родословную от этого общего праиндоевропейского корня. Не удивительно, что и латинское слово core — ядро, означающее основание, фундамент, краеугольный камень, — имеет тот же «сердечный» смысл.

Сердечный трепет охватывает нас, когда нам открывается истина.

«Я долго подозреваю, подглядываю за живой природой, но чем чаще мир Божий оправдывает мои подозрения о нем, тем больше я наполняюсь трепетом, от которого болит сердце», — сознается Спиноза. Сердце чувствует истинность рациональных, теоретических подозрений. Подобно тому как приверженцы различных религиозных традиций (будь то ессеи в иудаизме, суфии в исламе, исихасты в православии, иезуиты в католичестве, шивавиты в индуизме или тибетские буддисты) предписывают молящемуся «поместить ум в сердце», так и прозревший теоретик вправе не только «поверить алгеброй гармонию» и подчинить смутные чувства логике фактов и рассуждений, но, подобно молящемуся, отпустить разум на волю и соотнести всю кажущуюся невероятность открытия с голосом сердца, собственными чувствами. Только тогда, интуитивно ухватив суть, сердцевину проблемы, такой ученый в волнении схватится за сердце, которому посчастливилось стать атеуаап — ночлегом истины, как говорил Платон (Горгий). То самое сердце, на которое мы кладем руку, говоря от имени всего нашего «я», то самое, от которого отрываем нечто особенно близкое и дорогое. Если что-либо чужое, постороннее, другое становится внезапно близким для нас, мы говорим, что приняли это близко к сердцу, т. е. прочувствовали иную судьбу всем своим существом.

В разговоре о сердце мы не можем обойти стороной феномен милосердия. Милосердие — способность относиться к Другому как к себе, даже если Другой является врагом. Способность миловать сердцем является мощным эмпатическим актом, позволяющим настолько прочувствовать Другого, что его переживания становятся твоими. При этом милосердие, в отличие от любви и сострадания, является не чувством, но актом, действием, подразумевающим невозможность «пассивного милосердия».

Древнейшие религиозные учения в один голос утверждают божественное милосердие как указание человеку: «Милостив Бог Наш», «Шива благосклонный и милостивый ко всякой душе» (Шримад-Бхагаватам). Идея милосердия максимально выражена в трех евангельских стихах: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут», «Люби ближнего твоего как самого себя», «Любите врагов ваших…». Следование этому принципу не ограничивается рамками христианской этики. Указание на этот принцип, встречающийся как в Ветхом Завете («Возлюби ближнего твоего, как самого себя»), так и в тексте Корана («Милостив будь, как Аллах милостив и милосерден», объединяет идеей милосердия все авраамические религии.

Рациональная светская позиция видит акт милосердия в заботе о слабых, больных, неимущих, обездоленных и пораженных в правах членах общества. Как ни странно, акт милосердия сам по себе может стать источником этической коллизии. Светский гуманизм нередко считает подобным актом сознательное неоказание помощи смертельно раненным с целью не умножать их страдания или безболезненную и быструю казнь приговоренного к смерти. Несмотря на спорный характер этих примеров, любовь, сострадание и милосердие по-прежнему остаются одними из важнейших качеств сердца.

Сердце — источник любви и наития. Всем сердцем любят и ненавидят. Сердце «знает», чувствует, понимает. Чувствующий человек — человек «сердечный». Но и слово «серчать» (сердиться) — от сердца. То есть страстный, рассерженный человек тоже «сердечен».

В столь очевидных сведениях о сердце таится неочевидная опасность неверного истолкования. Все дело в том, что любой прагматик может сказать нам, что любые наши «чувствованья сердцем», как и другие переживаемые «в сердце» события и эмоции, не имеют к сердцу-органу никакого отношения. Такой прагматик будет прав. Новое время, уравнявшее при помощи термина «сознание» душу и «нервную деятельность», создало, выражаясь словами Шекспира, «книгу мозга» и тем самым заменило непривычную бессмертную душу вполне рациональным Сверх-Я и Бессознательным. Тот же самый трюк произошел с чувствами. Став метонимией души, сердце неосознанно узурпировало все ее «движения»: гнев, восторг, счастье, предчувствие, трепет… Можно сказать и так: означающее «сердце» может иметь разные означаемые: в одном случае за ним стоит анатомическое сердце, в другом — какие-то душевные качества или мозговые структуры, ответственные за эти качества. При этом об искусственности термина «бессознательное» говорят современные критики психоанализа: «Бессознательным принято называть все присущее сфере чувственного, для чего в клинической медицине нет другого названия».

Вторую часть текста о сердце, как культурном феномене можно прочесть здесь, третью – здесь.

Иллюстрация: Дарья Петушок